Однако дальше колбасы разговор о еде у нас не идет: «Ну что еще говорить? Содержание моего холодильника самое разнообразное — я ем все, что хочу, и за калориями не слежу. И могу нагло заявить, что хорошего человека должно быть много».

Когда Холодинский в эфире, всегда есть что послушать — и его музыку, и его самого: сразу чувствуется — человек опытный и образованный. А в школе, что странно, был почти круглым двоечником.

— В этом нет ничего странного. Есть же понятие «образование», а есть понятие «образованность». Это я сейчас понимаю, что был в то время достаточно прогрессивным школьником — учился, как учатся в Америке: что нравилось — учил, что не нравилось — не учил. Советская же система образования предполагала знания огульные. А я приходил на уроки с книжками, которые были интересны мне, если учитель требовал убрать, говорил: я вам не мешаю, если хотите, ставьте двойку, я пошел. В результате из 9-го класса меня выгнали — было 6 годовых двоек. И папа с трудом устроил меня в строительное ГПТУ (смешно, потому что в это заведение шли только совсем уж безнадежные), которое, кстати, я закончил к красным дипломом.

— И пошли не в вуз, а в армию. Были попытки откосить?

— Нет, я от армии не косил, тогда как-то не принято было косить. А в вуз я поступал, мне с моим дипломом нужно было сдать на отлично первый экзамен, математику. Знал вроде нормально, но так вышло, что со мной поступал знакомый дембель и я успел написать и себе, и ему. Только ему на 4, а себе на 3. А следующий экзамен, физику, пришел сдавать после обеда, а он был утром. Ну, я и решил: не судьба. Отработал годик на заводе и спокойно ушел в армию. Служил в Германии и внезапно оказался среди цивилизации: хорошие условия, еда удобоваримая, не ресторанная, конечно, но, как в нормальной столовке, посуда не алюминиевая, даже чайные ложечки имелись. А главное, под рукой всегда был приемник с поющими вражескими голосами, которые никто не запрещал слушать!

— Какую музыку из Германии домой везли?

— Привез как-то друзьям кассету Modern Talking, гордо так говорю: вот от этого сейчас вся Германия прется! Они послушали, сказали: да ну, шлак какой-то. Я дембельнулся через полгода, приезжаю — а у нас под модернов уже вся страна колбасится. Вообще, не подумайте, что я хвастаюсь, но я часто оказываюсь на полшага впереди, в смысле что когда меня уже что-то не интересует, это вдруг всем становится интересно. Я до радио работал на студии звукозаписи, делал дискотеки и всегда старался ставить что-нибудь посвежее. Включаю и вижу — народ не понимает! А через полгода случайно ту кассету найдешь, поставишь для разнообразия — и все, уже хорошо, уже нравится!

— Когда стали работать на радио, тоже ставили свежак? Может, тоже до кого-то не сразу доходило?

— На радио все было немножко по-другому. С 93 по 99 год, когда я работал на «Радио Би-Эй», у диджеев была полная свобода творчества, каждый имел свой собственный плей-лист и всех в принципе все устраивало. Потому что людям нравилось то, что отличалось от совка. К тому же я за долгие годы насобирал реально огромную коллекцию музыки и очень хотел ее людям показать. И если хотя бы один человек звонил после моего эфира и спрашивал: слушайте, классная какая песня играла, а кто это, где можно найти? — я понимал, что работаю не зря. Сейчас ситуация другая. В Интернете музыки хоть отбавляй, на любой вкус. Раньше музыка собиралась как хобби, а потом хобби стало работой. И сейчас не всегда можно сказать то, что хочется. А я не привык говорить, если мне нечего сказать. Поэтому иногда есть желание просто помолчать в эфире.

— После стольких лет диджейства не возникает у вас ощущения обыденности?

— А я от таких ощущений страхуюсь — кроме диджейства на радио еще делаю дискотеки. Правда, в основном на периферии. Для Минска я, как выяснилось, слишком дорог. Это смешно: первый диджей белорусского FM-эфира, работающий на дискотеках уже 30 лет, — на Западе такая фишка хорошо бы продавалась. А у нас вдруг заработала совковая философия бизнеса, когда люди хотят ничего не потратить, но при этом много получить. Но мне уже как-то стыдно работать за символические деньги. А на периферии, между прочим, есть отличные клубы, ничуть не хуже многих минских. В Гомеле, например, или в Жлобине, там есть клуб «ЖЛондон» — хороший звук, свет и люди туда ходят. Вот это мне никогда не надоедает.

— Вас часто называют человеком-энциклопедией и говорят, что ваша фонотека измеряется каким-то бесконечными терабайтами. У вас и правда есть все-все?

— Моя фонотека измеряется не терабайтами, а комнатами. И да, наверное, у меня есть все. Вот помню, когда ребята из группы «Стокс» принесли мне свой альбом, выпущенный в Москве, гордо так принесли, даже подписали, я им достаю другой диск (пробежав глазами по стенкам с компактами, Андрей вытягивает этот самый CD. — Прим. авт.) и говорю: а вот это у вас есть? Леша Стокс сильно удивился: «Блин, — говорит, — это же наш первый англоязычный альбом, его даже у меня нет!» Так что хочу, пользуясь случаем, обратиться к нашим музыкантам: если у вас чего-то нет, то это есть у меня. Отдам за символическую сумму! (Андрей довольно смеется.) Кстати, немного креатива. Смотрите: классный ноу-хау для газеты «Гастроном» — издавайтесь на туалетной бумаге! Это ж классика: «Вы газеты читаете? — Читаю. — А много читаете? — Сколько оторву, столько и читаю!» Или такой рекламный ход: покупаешь рулон бумаги — газета в подарок!

— Сейчас много говорят, что радио не то, диджеи не те, в эфире лепят глупости всякие…

— Получается так, что сейчас диджей — это профессия, но нигде ей не учат. На курсах могут только поставить речь, это тоже важно, но эта речь должна быть еще и содержательной. Мне было проще: я пришел на радио в довольно зрелом возрасте и мне было о чем рассказать слушателям. А о чем могут рассказать 18-летние ребята, которые приходят поиграть в радио ради утверждения в тусовке себе подобных? К тому же мне сложно привыкнуть к этим их «типа» и «по ходу» — нас же заставляли говорить грамотно, практически литературным языком.

— В звонках слушателей тоже много «типа» и «по ходу»?

— Да, вагон таких звонков. С барышнями еще получше, девушки хотя бы умеют говорить без пауз. А с парнями бывает так, что до эфира он со мной вроде бы нормально общается, я вижу, что человек адекватный, выпускаю его в эфир — а он блеет что-то неразборчивое. А! Вот историю вспомнил. Когда-то, когда на радио «Би-Эй» еще шли письма, нам регулярно писал такой кадр, звали его Вовчик Полухин. Он постоянно писал о своей неземной любви к девушке по имени, если не ошибаюсь, Наташа Деревяго. Полухин и Деревяго, роман в письмах. С оборотами вроде: «Я любил ее, как Мейсон Мэри, а она обманула меня, как Круза Кастильо». Ну, в общем, писал, как мог, зато было о чем говорить в эфире. И вот прихожу однажды на работу, мне говорят: там тебя два омоновца ждут. Вижу — да, ждут, два здоровых мужика в форме. И один из них вскакивает, радостно трясет мне руку и говорит: «Здорово! Это ж я, Вовчик Полухин!». Я тогда с диким облегчением подумал: фу, слава богу, он ничего не понял! А ему, как потом выяснилось, было не важно, что о нем говорят, — главное, что говорят по радио!

— Андрей, все ваши интервью в основном про музыку. А каких вопросов вам еще не задавали?

— Ну вот, например, как прожить и не работать? Это же актуальный вопрос, да? Я и сам хотел бы знать ответ. Но не знаю, жаль. А еще мне не задавали вопроса: из-за чего собственно? Я бы ответил — чтобы вот!

Наталья РУРАК