Смотришь ли на них, дотрагиваешься ли до застывших в незавершенном жесте пальцев, и сердце пропускает несколько ударов — кажется, сейчас кукла вздрогнет и посмотрит на тебя своими волшебными, печальными и умными глазами.

— Галина, твои куклы похожи на тебя?

— В своей работе я всегда занимаюсь поиском какой-то идеальной внешности, фигуры. Здесь прослеживается параллель с произведением Зюскинда «Парфюмер», где главный герой искал идеальный запах. Я, конечно, никого не убиваю, чтобы сделать куклу, но мои поиски в чем-то на него похожи (улыбается, — авт).

Я пристально наблюдаю за окружающими, запоминаю какие-то детали внешности, движения, которые кажутся мне красивыми. И все это в надежде, что когда-нибудь я приду к идеальной пропорции.

Я мало кого считаю по-настоящему красивым и себя в том числе. Потому я всегда отрицала, что мои куклы похожи на меня — они же такие красивые! Но потом я стала замечать, что, оказывается, бессознательно ставлю им много родинок — у меня самой их немало. Делая это, я думаю, что они подарят куклам какую-то судьбу. А потом я заметила, что их носы, брови и даже морщинки — похожи на мои. Интересно, что это я заметила спустя полтора года после того, как уже занималась доллмейкерством (от англ. doll — «кукла», make — «делать», — авт).

— Что ты скажешь тем, кого пугает твое творчество?

— Возможно, кому-то мои куклы и кажутся немного пугающими, но я хочу сказать, что все они очень добрые. Я по натуре очень добрый человек и никогда не вкладываю что-то злое в свои работы.

Я очень ровно отношусь к другим мастерам, которые делают кукол в традиционном понимании этого слова — в розовых платьях с рюшами и губками-бантиком. И надеюсь, что с таким же пониманием люди будут относиться ко мне и к моему творчеству.

— Когда-то я прочитала рассказ, как один человек купил куклу, похожую на свою жену, и та ужасно ревновала и в итоге разбила куклу…

— Да, я верю, что такое бывает. Зачастую кукла получается не только намного красивее, но и внутренне богаче, многограннее, чем человек.

У меня уже больше 80 работ по всему миру, и пока до меня доходят только положительные эмоции тех людей, которые взяли их к себе в дом. Они создают для них какие-то немыслимые дома, сдувают пылинки и хвастаются друзьям.

— Ты даришь своим куклам жизнь. А что они дают тебе?

— Я очень много трачу на них — энергии, эмоций, времени — но и они дают мне немало. Наверное, каждая кукла по-своему меняет меня. Это такой взаимообмен.

— А в какой момент кукла оживает для тебя?

— Думаю, это происходит в моей голове — еще до того, как я начинаю делать ее, я придумываю ее историю. Уже в этот момент кукла не дает мне покоя, я хожу и постоянно продумываю новые детали, думаю о том, что она будет чувствовать, какие цвета будут ее окружать…

И потом, я всегда делаю лица, которые сложно разгадать. И каждый находит в них что-то свое: одному кажется, что кукла чего-то ждет, другому она кажется задумчивой, третьему печальной. И от этого куклы выглядят интереснее, живее.

— Какой этап создания куклы для тебя самый важный и самый любимый?

— Я постоянно в ожидании! Я с нетерпением жду всего: от новых идей и самого процесса работы до уже, непосредственно, выставки.

— Есть ли у тебя любимая кукла, которую ты никогда не подаришь и не продашь?

— Для меня не важно, живет кукла у меня дома или не у меня. Я до сих пор не считаю, что те куклы, которых я отдала, перестали быть моими. Это очень похоже на отношение мамы к своему ребенку — в любом случае настанет момент, когда его нужно будет отпустить в его собственную семью. Мы же не перестаем любить ребенка только от того, что он живет где-то в другом месте. Я все равно всегда интересуюсь, как мои куклы прижились у новых хозяев.

Многие коллекционеры-владельцы моих кукол — мои друзья. Они становятся ими независимо от возраста, страны проживания и других барьеров. Так что по куклам я не скучаю, я знаю, что их любят.

А вообще я отдаю своих кукол не всем. Если человек мне не понравился, куклу я ему не отдам.

— Как правило, художники подписывают картины где-нибудь в уголке. А как ты обозначаешь авторство?

— В принципе, мои работы узнаваемы. И я не представляю себе ситуации, что кто-либо назвал мою работу своей…

Но у меня тоже есть свой фирменный знак, своеобразная роспись — Glina. Как правило, стараюсь ставить ее в самых незаметных местах.

— Ты называешь свой стиль искаженным реализмом. Есть ли еще другие мастера — художники, скульпторы, которые работают в такой же манере?

— Реализм в моих работах остается в изображении кожи, самого тела, анатомии человека. Но в то же время какие-то элементы могут быть гипертрофированы, искажены. Несмотря на пропорции и необычность моих кукол, они все же реалистичны. К примеру, я всегда использую только стеклянные глаза — мне кажется, они выглядят более натурально. И несмотря на то что многие люди говорят, что мои работы сюрреалистичны, я все же думаю, что это не так.

Мне хочется пробовать себя в самых разных техниках, и часто меня вдохновляют очень непохожие друг на друга авторы. Мне очень нравятся фотографии Олега Доу, который творит чудеса с фотошопом и человеческими лицами, я люблю 3Dработы художника Рэя Цезаря, чудесные работы Лори Эрли, чем-то напоминающие моих кукол. Если говорить о тех, кто творил в прошлые столетия, мне очень нравится Густав Климт — за его умение сочетать разные стили и откровенность, ну и, конечно, Дали — с него вообще началось мое творчество.

— И напоследок традиционный вопрос для нашей газеты. Как питается человек с такой необычной работой? Хватает ли времени на готовку?

— У меня есть несколько страстей, и в их число не входит страсть к еде. Я с удовольствием хожу по музеям, по барахолкам старинных вещей, по магазинам тканей и всякой фурнитуры. Но когда меня зовут в ресторан, я не испытываю такого же восторга. Единственная вещь, которую можно назвать моей гастрономической страстью — шоколад. Кроме того, я постоянно пью кофе и люблю шоколадное масло. Все остальное я ем только потому, что организму нужны силы.

Ирина РОМАНИВА

Фото из личного архива